Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Наиболее яркий представитель русского dark fantasy – таким принято считать Алексея Провоторова. Писателя, что прославился жутким, в какой-то степени хрестоматийным для жанра «Костяным». Автора, взявшего гран-при «Рукопись года» еще до того, как читатели услышали его имя на «Чертовой Дюжине». Мастера, который победил на этом конкурсе – и надолго ушел в тень. Лишь спустя десяток лет, в текущем году, у него вышел авторский сборник, где кроме страшного «Костяного» есть не менее пугающие рассказы. Но чем они нас пугают? Ведьмами, восставшими мертвецами? Или тем, как их создатель работает с самым сложным, что есть в мрачной литературе – темой пола, возраста и рефлексии?
В рассказах Алексея данные темы выражены сильнее всего. Автор работает с ними, проводя своих героев через множество инициаций. И зачастую использует узнаваемую фигуру воина-странника. Потому знакомые с автором читатели хорошо знают, что чаще всего он рассказывает о скитальцах с мечом. Закономерно, что образ пилигрима в доспехах принято ассоциировать с наиболее удавшимися текстами Провоторова. Однако это не так. В сборнике среди историй о воителях-путниках сильных меньше половины (46%). Поэтому нельзя сказать, что они особо выделяются по качеству. Так что, образ скитальцев у Алексея зачастую универсален, и вписывается в произведение любого качества.
Подавляющее большинство сюжетов о скитальцах с мечом здесь построены на пути к цели (поиске человека, добычи и проч.). Но, несмотря на общий нарратив, у них нет четкой обусловленности финала, который в нашем случае запросто может быть положительным, отрицательным и минорным. Проходя инициацию, герои Провоторова часто обретают желаемое, но утрачивают что-то важное внутри себя. Подобный финал мы часто можем встретить в работах, где мотив протагониста не вполне ясен, и сам он не знает, куда и зачем идет. Что видно по истории «К зверю», где главное лицо – маг, желающий колдовством вернуть голос, чтобы расставить точки над «и» в давно исчерпавших себя отношениях.
«Костяной» М.: АСТ, СПб.: Астрель-СПб, 2024 г. (январь)
Зачастую странники в латах у Провоторова глубоко рефлексируют. Даже направляясь к заветнейшей цели, они часто переосмысливает свои желания. Но, сколь бы сложной или простой не была мотивация, воители всегда что-то или кого-то ищут. Причем, не только взрослые, но и дети. Об этом говорят внушительные цифры: из всего сборника поискам посвящены 74 % рассказов. В их числе наиболее показателен «Сие — тварям», герой которого, ориентируясь по древней карте, буквально ищет край света мира, где живет. И, что характерно, — снова без особой, личной цели.
На поисках держится нарратив почти двух третей от сильнейших историй книги. Они, в свою очередь, часто завязаны на выполнении договора о мене или услуге. Важно, что многие тексты пересекаются. Так, одна треть произведений одновременно повествуют о следовании персонажа к цели и, в то же время, о договоре-мене. Как, например, в «В свое время» — сильнейшей работе сборника, которая показывает всю силу Провоторова-мастера. Разумеется, не без помощи соавтора Е. Ульяничевой.
На примере «Чувства долга» видно, что часто следование за целью имеет форму погони или побега вследствие нарушенного договора. Когда, не сдержав слово, герой хитростью или воровством освобождает себя от обязательств и получает дополнительное время (годы жизни или возможность остаться живым после смертельного удара), что более ярко выражено в вирдовом «Волке, Всаднике и Цветке».
В рассказах с нарушенным договором, как правило, фигурируют ведьмы и колдуны. Где-то, например, действующее лицо уходит от условий сделки, обманув напарника с помощью колдовства. В других сам колдун, согласившийся помочь герою, узнает об обмане со стороны последнего и насылает на него чары, чтобы наказать. Интересно, что злое колдовство исходит только от мужчин или потусторонних сущностей в мужской ипостаси, а не от ведьм. Ни одна из них у Алексея не является злом. Даже в пресловутом «Костяном» колдунья Буга, выполняя роль посредницы между мирами живых и мертвых, оказывает помощь герою Люту в обмен на плату. То же касается вообще всех женщин из других произведений автора, которые не являются колдуньями: они либо положительны, либо нейтральны. Что похоже на мотивы старых сказок, где Яга – весьма условное зло, не вмешивающееся в дела людей.
Нужно признать, что такая роль колдуний выглядит аутентично. Сочинитель «Костяного» осознанно работает с мотивами сказок, порой совмещая образы восточнославянского и западного фольклора. Эти совмещения относятся не только к культурному коду разных народностей, но и, как ни странно, к гендерным ролям. Отделив женщину от негативного контекста, Провоторов делает ее центральным персонажем даже когда повествует о воине-страннике. В отдельных случаях он экспериментирует с возрастом, превращая героиню-воина в ребенка. К примеру, в рассказах «Долли» и «Приблуда», повествующих об одной девушке, героиня оказывается в роли боевого следопыта, что ходит по лесу с призраками, дабы отыскать заблудившихся в чаще людей.
Нужно сказать, работ о детях в сборнике всего лишь 21% Но к ним относятся все психологичные тексты, которых в сборнике всего пара. В связи с чем накладывается подозрение, что автор не может или не хочет написать сильную историю о ребенке без использования психологических тем. К подобным выводам толкает и специфика работы с гендерными образами, о чем сказано выше. Во всех психологичных текстах отсутствуют не то, что взрослые герои – там нет ни одного протагониста-мужчины. Последние только на вторых ролях, как моряки в «Елке». Что, в принципе, касается всех произведений о детях: большая их часть повествует о девочках / девушках (3 из 4) и лишь один – о мальчике (не мужчине) в «Молоке».
Не вдаваясь глубоко в психологическую и половую плоскости, отметим, что образ героя у Провоторова много проще в сюжетном плане. По закону жанра, добрые (или нейтральные) действующие лица не могут иметь большого веса: в хоррор и триллер-историях значимые фигуры, как правило, остаются на стороне зла. Вполне закономерно, что сильные персонажи у Провоторова – темные антагонисты, чьи мотивы не понятны. Их функция – испугать нас неизвестностью и совершить неожиданный поступок. Мотивация же главных действующих лиц в основном достаточно проста, а сложности у «добрых» парней и девушек лишь в том, чтобы осуществить задуманное (например, укрыться от колдуна через побег). Опять же, нарушив слово или освободившись от неволи, когда тебя сковали чары договора.
Причины нарушения слова у протагонистов разные. В рассказе «Ларец», например, один из них действительно совершает преступление. Но в других ситуациях он, обманывая сильную фигуру, совершает благое дело. Например, хитростью собирает души, чтобы вернуть память любимой женщине, как в «Дунге». Часто для этого герою приходится отправиться в путешествие, дабы отыскать заветный предмет, который нужно обменять для нового, уже выгодного себе договора – и, конечно же, сделать все незаметно, скрываясь от погони.
В данной модели жанр вступает в свои полномочия особенно крепко, потому что большинство историй с погоней / побегом у Алексея относится именно к тревожным рассказам. Конечно, не каждый тревожный текст основан на таких «догонялках» (всего лишь 30% от всех с погоней), но четко видна взаимосвязь — работая с нарративом погони, писатель a priori нагнетает крепкий саспенс.
Особенно важно то, что ни одна из тревожных работ не построена на мудреном сюжете (там нет сложных причинно-следственных связей), а твист содержится лишь в одном. То есть, тревожное произведение автор делает простым. Максимум, чем он его может усложнить – это один-два флэшбека или повествование от нескольких лиц. Как говорится, множество деталей – излишни, и не должно быть ничего, кроме жанра.
Однако, сохраняя динамику повествования внутренним напряжением, Алексей не повышает ее по ходу действия. Даже при наличии саспенса, большинство рассказов нельзя назвать жуткими. Вопреки негласному канону dark fantasy, в них нет хоррор-составляющей, а имеющиеся жанровые элементы немного пресноваты. Во многом потому, что кровь и насилие поданы в легком виде. Они вовсе не бросаются в глаза. Из-за чего не ощущается беспросветного ужаса, желанного ценителями мрачной литературы. Закономерно, что ставки конфликта в подобных историях не растут, а драматический накал ослаблен.
Несмотря на простой сюжет и отсутствие хоррор-элементов, крепкие рассказы писателя все же недалеко ушли от канона черного фэнтези. Как минимум потому, что, наряду с минимальным саспенсом, у них выражен свойственный жанру символизм. Сюжетов, где он крепок, в сборнике почти треть. Возможно, именно благодаря таким примерам образ воина-странника и принято ассоциировать у мастера с наиболее удавшимися текстами. Потому что именно за счет яркой символики пилигрима, ищущего заветную цель, в них наиболее полно раскрываются глубинный, психологический слой.
Рассказ«Фемур» в «Мир фантастики» №7, июль 2017. Том 167
Смотря на образ странника через психологическую призму, создается впечатление, что Провоторов в своих произведениях исследует образ мужчины. Фигура последнего для него будто бы понятна не до конца. Алексей словно желает ее осмыслить, часто ввергая своих героев в рефлексию. Персонаж-мужчина у него выглядит «хорошим парнем», только когда погрузился в себя и ушел от конфликтов окружающего мира. Там же, где погружения в себя нет, мужской персонаж творит волю открыто и всегда – агрессивно (хотя, порой, и не со зла).
Это поведение контрастно с женскими действующими лицами и детьми, которые не рефлексируют и не творят зло, даже будучи ведьмами. В отличие от мужчин, провоцирующих «хорошего парня» войти с ними в конфликт. Как следствие, у протагонистов Алексея не остается выбора: они вынуждены вступить в борьбу с сильной фигурой, совершая путь личностной трансформации. По той же причина он часто ведет их сквозь лес – архетипичный символ преодоления себя. Вполне естественно, что перед встречей с «великим и ужасным» герои заранее устанавливают особые взаимоотношения со спутником – конем, что олицетворяет зрелую маскулинность. Возможно, именно из бессознательного контакта с ней автор черпает образы для своих историй. И, таким образом, неосознанно работает с темами возраста и пола, которые, как мы видим, довольно специфично выражены в его рассказах.
Сборник «Ересиарх. Имя зверя» Я. Комуды несколько разочаровал. Нельзя сказать, что перед прочтением я возлагал большие надежды на автора. Признаюсь лишь, что имел некоторые ожидания. Хотя до этого старался не давать оценку зарубежным представителям тёмного жанра. При этом никогда не отрицал оригинальности некоторых из них. Например, в юношестве, не очень интересуясь направлением «dark fantasy», уважал оригинальный мир, созданный Сапковским. Но случай с польским писателем заслуживает пары отдельных слов. Ведь Сапковский не столько создал мир, сколько интерпретировал уже имеющиеся польские мифологию и фольклор, подчинив их тенденциям жанра. На книгу же Комуды я обратил внимание, потому что в ней похожим образом интерпретирована история Франции XV века.
Правда, интерпретация Комуды оказалась блеклой. Причина тому в элементарном не соответствии заявленному жанру. Каноничная тёмному фэнтези мрачность в «Ересиархе» отсутствует. Конечно, здесь есть множество тёмных оттенков, но они не складываются в единую органичную картинку. Из-за чего визуальная составляющая раздражающе пестрит массой оттенков и символов. Хотя, некоторые из них смотрятся действительно ярко. Речь идёт о религиозной символике. Выступая лейтмотивом книги, во многих рассказах (в частности, «Дьявол из камня») она влияет на раскрытие характеров, а в более редких случаях («Господь из Дуба») влияет на сюжет и создает конфликт.
Впрочем, нужно ухитриться, чтобы не передать религиозную символику, когда описываешь Францию XV века. Период тогда был яркий, богатый количеством сект и ересей. Из-за чего описанную в книге эпоху можно назвать прелюдией перед крупными религиозными войнами. Соответственно, во время чтения настраиваешься на смакование историческим колоритом. И у Комуды действительно всё это находишь: чуть ли не в каждом рассказе чувствуется нарастание большого конфликта, приближение чего-то масштабного, ломающего устои жизни героев. Но, к сожалению, такая атмосфера латентной тревоги не доводится до предела. Она не перерастает в чувство безысходности и проклятости окружающего мира, так и оставаясь намёком на мрак ушедших времен и жестокость предстоящей эпохи.
Таким же намёком выглядят герои книги, лишь условно напоминающие живых людей. В каждом рассказе они кажутся куклами, которых автор дёргает за нитки в попытках развить вяло движущийся сюжет. Из-за чего создаётся впечатление, что все они появилась на страницах случайно, поэтому силой вынуждены действовать и говорить. Как следствие, поступки выглядят бессмысленными, а диалоги надуманными, что сбавляет напряжение и лишний раз нивелирует конфликт. Который, в большинстве случаев, без того плохо виден в силу блекло прописанной мотивации героев. Именно из-за неё герои и выглядят куклами. Такой порочный круг проступает на страницах «Ересиарха» очерняющим книгу пятном.
Оно же очерняет авторский почерк самого Комуды. Ещё на середине прочтения становится понятно, что автору не очень интересны мотивы собственных героев и логика их действий. Вообще, логика хромает даже… между произведениями, если так можно выразиться. Поскольку в последних рассказах главный герой неожиданно предстаёт в разных ипостасях. Если в ¾ книги он выступает в качестве «благородного» вора, то в Dance Macabre» и «Море и монастырь» мы обнаруживаем его паломником и священнослужителем. Хотя в предыдущих главах предпосылок к таким сдвигам в образе не обнаруживалось.
Из-за таких вот минусов мы имеем неоднозначный сборник, единственные достоинства которого связаны с религиозной тематикой большинства рассказов. Эта же тематика оттеняет колорит эпохи, во время которой развивается действие книги. Но, к сожалению, христианский символизм на общем полотне произведений очень редко вступает в контакт с мрачными тонами. Из-за чего мрак в рассказах выглядит не таким контрастным, как нужно для заявленного на обложке жанра dark fantasy.
«Дьявол из камня» — первая повесть сборника, которую можно назвать визитной карточкой книги. С первых строк читательское внимание приковывают яркие образы уходящего средневековья. Изображённый Комудой XV век схож с позднесредневековой атмосферой «Гаргантюа и Пантагрюэля». В нём так же уживаются воры и учёные, священники и проститутки, жертвы и палачи. Только в произведении Рабле эти герои — карикатурные образы, а в мире Комуды они представлены пешками, движимыми антагонистом-убицей. Его алый плащ оттеняет образы жертв даже на фоне тьмы средневековых улиц, отчего перечисленные герои кажутся особенно красочными. Такой контраст атмосферы и образов отпечатывается в памяти читателя пестрой картинкой. Но, к сожалению, картинка эта не мрачна.
«Дьявол из камня» привлекает яркостью, но не внушает чувства гнетущей тоски, которая характерна направлению темного фэнтези. В повести польского автора нет и присущей жанру безысходности, обреченности описанного мира. Написанное на стыке канонов, произведение объединяет в себе черты мистики, детектива и исторического жанра. Последнего в «Дьяволе…» больше всего, как и в других повестях сборника. Если в следующем «Имени Зверя» читатель погружается в более грязный, характерный «dark fantasy» нуар, то в этом случае его встречает более светлое средневековье. Вместо чёрных пустырей Каркассона, мы оказываемся в затхлом Парижа. Но в этой затхлости чувствуется тление соборных факелов, отблески которых играют на фасадах по всем правилам светлой науки геометрии. Такие детали по мере чтения появляются часто, намекая на свет предстоящей эпохи.
Как эпоха, так и произведение сочетают в себе противоречивые вещи. Палачи здесь служат искусству, воры пишут стихи, священники готовы убить, учёные вообще без раздумий лишают жизни. Но, несмотря на контраст и красочность, их образы типичны. Даже архетипичны, что превозносит их над рядовыми людьми, умаляя человеческое в каждом. Из-за чего герои «Дьявола из камня» кажутся размытыми. В частности, это проявляется в отсутствии у них личных, приземлённых мотиваций.
Такая «афористичность» героев объясняется идейной составляющей произведения. Идея здесь слишком фигуральна, чтобы транслирующие её образы выглядели приземленными. Будучи абстрактными пешками, они органичнее смотрятся на сюжетной доске, где играет антагонист убийца. С мотивацией последнего тоже не всё в порядке: она хоть и не блекла, но парадоксальна. Одержимый светлыми идеями науки, антагонист при помощи убитых строит собор, с целью отупления верующей средневековой черни. В такой противоречивости, пожалуй, образ героя раскрывается лучше всего . Ведь, называя себя Архитектором (эпитет Бога в масонской традиции), зодчий-учёный желает утаить знание, которое считает священным. И для этого нивелирует его в глазах широких масс.
Так в «Дьяволе из камня» органично переплетаются убийства и масонская символика, яркость образов и их внутренняя пустота, внешняя блеклость убийцы и сложность его намерений. Но, что прискорбно, намерения эти обращены к свету, что противоречит жанру. Если бы Комуда сгустил краски, стремления антагониста хорошо бы оттенили общие мрак и безысходность произведения. Но автор этого не сделал – и в результате читатель получил не достаточно сбалансированный триллер, тёмный элемент которого заглушён историческим и детективным элементами. Что может слегка разочаровать тех, кто желал увидеть каноничное dark fantasy.
«Так далеко до неба» разочаровывает бессвязностью текста. Безыдейный рассказ с отсутствующим сюжетом в принципе нельзя назвать увлекательным. Но в этот раз Комуда пробивает дно, выбросив из своей истории конфликт. Как следствие, действие почти не развивается, а динамика вовсе стопорится. Если в «Так далеко от неба» есть намёк на сюжет, то его трудно разглядеть за мишурой длинных описаний средневековых пейзажей. Грязные, наполненные отходами улицы средневековых городов, к сожалению, не передают атмосферы мрачности, как и в предыдущих рассказах сборника. За исключением, что конкретно в этом рассказе лишних описаний больше всего. Вместо «смакования» грязными пейзажами г. Ренна, Комуде стоило бы обратить внимание на мотивацию персонажей: потому, что в произведении она отсутствует напрочь. Чего не скажешь о «Дьяволе из камня» и «Имени Зверя», где есть хотя бы намёки на мотивы.
Как следствие, «Так далеко от неба» можно без зазрений совести назвать слабейшим рассказом в цикле. К сожалению, это та лакмусовая бумажка», по которой можно судить обо всех слабых сторонах авторского почерка Комуды, так как здесь его худшие стороны видны наиболее отчётливо.
Хотя, при всех своих минусах рассказ (как сообщает некто Wladdimir на Фантлабе) номинировался на получение премии имени Януша Зайделя и вошел в состав рейтингового списка уважаемого сетевого журнала ”Esencja” «100 лучших польских НФ рассказов» под № 95.
Слева — иллюстрация Моники Светлик к "Так далеко до неба", опубликованному в польском журнале "Nowa Fantastyka" №177 (№6 за 1997 г.).
«Имя Зверя», как следует из названия, затрагивает христианские мотивы. Завязанная на апокрифических, эсхатологических и евангельских текстах, повесть раскрывает эти мотивы под нестандартным углом. Во время чтения, их можно неплохо изучить, чему способствует не слишком интенсивный темп произведения. Но, несмотря на отсутствие резких сдвигов в сюжете, динамически простая история может изменить представление читателя о знакомых религиозных образах.
Знакомые пророчества, исторгаемые проклятыми детьми, роковые послания на восковых табличках и другие мистические христианские символы в «Имени Зверя» имеют двойное значение. Комуда раскрывает их обратную сторону, круша стереотипы в восприятии религиозных символов. Если самого Зверя (Дьявола) западноевропейский человек привык отожествлять с Антихристом, то в представлении польского автора, Зверь-Дьявол выходит из святой среды. Он действительно разрушает Мир, но не адским огнем, а «словом божьим», выжженным на лицах ложно уверовавших христиан. Земля под ними не разверзается, давая шанс одуматься и принять ложную божью веру перед Страшным Судом – то есть, стать еретиком. В сюжете повести Дьявол превращает людей в еретиков, просто сводя их с ума. И делает он это легко, потому что, по мысли Комуды, люди рехнулись ещё раньше, при ударе в христианский фанатизм.
Фанатизм насквозь пронизывает эпоху, описанную в «Имени…». Но, к сожалению, помимо фанатизма, в атмосфере повести не чувствуется безумия, безысходности и тотального мрака, которые отличают dark fantasy. Увязавшись с религиозным безумием в произведении, вышеперечисленное сделало бы «Зверя» ярким образцом реалистичного и по-настоящему тёмного фэнтези. Эта черта сближает повесть с «Дьяволом из камня», мрачность которого проистекает лишь из ярко поданного историзма. Отголоски религиозных войн, казней еретиков, усиления инквизиции (которая, кстати, во Франции была жёстче испанской) делают своё дело, погружая читателя во мрак уходящего Средневековья. Благодаря этому неплохо чувствуется колорит описанной эпохи. Во время прочтения нельзя не отметить, что погружаешься в атмосферу Франции XV века. Но, к сожалению, отметить – не почувствовать. Потому, что исторические детали передают лишь фон, но не влияют на поступки и тем более не раскрывают образов. Из-за чего скудно чувствуется атмосфера.
Помимо историзма, также недостаточно раскрыты в произведении мотивации героев, что также прослеживается в уже упомянутом «Дьяволе из камня». Как и там, в «Имени Зверя» персонажи Комуды руководствуется понятными целями. Но их стремления выражены недостаточно ярко, в связи с чем, герои кажутся марионетками в руках автора. Как следствие, их мотивации и поступки почти не влияют на сюжет, который движется по линии, начерченной автором. Конечно, такая фаталистичность может быть уместна в произведении, завязанном на религиозных мотивах. Но в своём сборнике Комуда перегибает с фатальным роком, отчего сюжеты превращаются в цепь событий, предопределённых автором заранее. От чего, в частности, страдает и данное произведение.
В результате, мы имеем неплохую повесть, крепко стоящую на столпах под названием «религиозный мотив» и «исторический мрак». Повесть, с большим потенциалом, который не был развит из-за недостаточного сгущения того же мрака. А ведь такая яркая картина могла бы перебить неприятное послевкусие от поверхностных гереов...
«Господа из дуба» хочется выделить особо. При отдельных незначительных минусах, он оставляет приятное впечатление. Если предыдущие работы Комуды как-то соответствовали направлению «dark fantasy», то этот текст выходит за рамки жанрового канона. И, тем самым, этот канон не нарушает.
В «Господе из дуба» мы видим грязную средневековую Францию, пропахшую нечистотами и трупами проституток, убитых в подворотнях парижских улиц. Вроде бы, то же, что и в предыдущих рассказах. Но, в отличие от «Дьявола из камня», «Имени Зверя» и «Так далеко до неба», здесь автор не сгущает краски, что предохраняет его от неудачного нагнетания безысходности. Вместо этого, Комуда более удачно (чем в прошлом произведении) использует исторические детали, чтобы передать мрачность оттенков.
Интереснее всего мрачность проявляется в образе самого «Господа из дуба». Пожалуй, его можно назвать самым оригинальным героем всей книги. Образ живого человека, выросшего телом из креста, запомнится без исключения всем ценителем макабра. Этот же образ оставит немало вопросов, потому что Комуда не объясняет природу человека из дерева. Перед читателем может быть языческий бог, материализовавшийся дух или просто бес, принявший облик Спасителя. Подпадая под такие коннотации, образ Иисуса выходит за рамки простого имени, которое так часто встречается на страницах книги. Теперь Христос – герой произведения, влияющий на его сюжет. И, что приятно, влияет он как герой с личными мотивами, а не является персонификацией приёма «бог из машины».
Как и в остальных своих произведениях, мотивы героев автор не раскрывает, а лишь указывает на их существование. То же происходит с Христом. Но после прочтения половины тома это не кажется страшным. Ведь туманность мотиваций, как видно по предыдущим обзорам, является общей слабостью стиля Комуды. Поэтому не будем на ней останавливаться и лучше отметим другую черту в авторском почерке. Это – ломаная динамика действия.
Если в начале — и даже середине — произведений сюжеты Комуды кажутся слабоватыми, то в конце они всегда резко закручиваются, и блеклые до того герои оказываются заложниками ярких ситуаций. Например, герой «Господа из дуба», священник Ноай, оказывается на услужении существа в терновом венце. Это становится понятным благодаря сцене, когда иерей под страхом смерти кормит своего господина хлебом и вином (кровью и плотью Господа). Как правило, вслед за подобными сценами динамика рассказов резко уплотняется. Но держится она недолго и всегда уступает место развязке, которая расставляет фигурки героев по неожиданным местам.
В связи с чем, панорама финального действия иногда напоминает сюжеты полотен в христианских храмах, где ангелы и люди расставлены в специфическом порядке. Здесь Комуда действительно использует религиозные мотивы эпохи. Однако часто перегибает с этим палку. И в «Господе из дуба» религиозные мотивы дают о себе знать нагляднее всего. Достаточно представить средневековых вора, сутенёра и убийцу, которые цитируют Книгу Эсфирь из Ветхого Завета. Сомневаюсь, что простолюдины XV века блистали такой эрудицией, даже при всеобщей религиозности того времени…
В целом, несмотря на перечисленные слабости, «Господь из дуба» приятно выделяется на фоне остальных произведений Комуды. В нём нет неудачных намёков на безысходность и страдание мира, но есть реалистичный исторический мрак. И яркие образы, которые ставят рассказ в один ряд с харизматичным «Дьяволом…». Интересная парочка – эти «Дьявол из камня» и «Господь из дерева». Притом, что камень долговечнее...
«Ересиарх», именем которого назван сборник, действительно оставляет красочные образы в памяти. История, полностью завязанная на детективном приёме «кто же скрывается под маской?» держит в напряжении, хотя и не таком плотном, как хотелось бы. Потому что эта повесть — одна из немногих в сборнике, небольшое сгущение красок в которой сделало бы атмосферу максимально тяжёлой. То есть соответствующей жанру, ведь именно в «Ересиархе» подробнее всего описываются пытки, а убийства преподносятся как вишенка на торте. Здесь Комуда действительно старался уплотнить градус мрачности, но, как всегда, у него этого не получилось. Автор просто добавил грязи, хотя стоило бы просто сместить акценты – и получился бы депрессивный триллер на стыке жанров истории и «dark fantasy».
Последние две рассказа, «Dance Macabre» и «Море и монастырь», роднит общая слабость сюжета. Несмотря на такое равенство, первое произведение существенно проигрывает второму по части сюжета. Но не потому, что в «Море и монастырь» интрига лучше, а потому, что в «Dance Macabre» её просто нет. Примитивное действие тут сводится к бесконечно тянущимся боевым эпизодам, где отряд польских кавалеристов пробивается к спасению сквозь ряды стригонов (упырей или просто восставших мертвецов). Хотя, в длительных сценах, утомляющих внимание читателя, можно заметить яркие образы типа коня, ставшего мертвым и превратившегося в стригу. Но в рассказе таких образов мало, да и сами по себе эти образы не достаточно оригинальны, чтобы улучшить впечатление от глупой «Пляски смерти». Но, несмотря на художественную бедность произведения, его название соответствует содержанию.
В «Море и монастыре» анализировать вообще нечего, хотя здесь присутствует интрига. Есть убийство в монастыре, есть неизвестный виновник-монах и… все. Короткий рассказ надоедает читателю из-за отсутствия динамики, блужданий главного героя по библиотекам, склепам и местам обитания нечисти. Все эти декорации выглядят блекло, а на фоне всей книги проигрывают ещё потому, что встречаются в предыдущих рассказах. Как и в предшествующей «Пляске смерти», финал «Моря и монастыря» выглядит смазанным. Это двойне обидно, потому что в рассказе есть детективный элемент, а ведь именно детективные приёмы больше всего украшают развязку слабых произведений. Но и здесь Комуда пробил дно.
Интересная тенденция наметилась в России: читатели на ура берут тёмное фэнтези тёмное и напрочь игнорируют более добрые аналоги (Патрик Ротфусс — редкое исключение). Чем именно мрачное и жестокое направление так пришлось по душе русскому человеку – тема для большой статьи, а сегодня повод другой – выход в свет весьма оригинального дебюта... Итак, начнём:
Вороны в тот день летели по небу не простые, а красные.
Примета была самая дурная, да что с того.
Михаил Успенский «Там где нас нет»
Ой, не те птицы. Вот правильные:
Вороны! Вечно эти вороны. Они расселись на фронтонах церкви прежде, чем умирающие испустили дух. Прежде, чем Райк прекратил отрубать пальцы и снимать с них кольца.
Марк Лоуренс «Принц Терний»
Начало романа ставит читателя перед открытием: книга по сути своей — самое, что ни на есть dark fantasy и если кого пугает пара лишних кишок, или там массовое смертоубийство, то на этом знакомство и с «Принцем», и с данной рецензией можно заканчивать. Если же не побояться и продолжить чтение, то выяснится аж два ещё более поразительных факта. Во-первых, Лоуренсу не чужд чёрный юмор в духе «Сэра Невпопада из Ниоткуда», а во-вторых оторваться от романа решительно невозможно. «Чернуха» и «грязь» становится в первой же главе постоянным фоном, так что на неё перестаёшь обращать внимание На передний же план выходит сюжет и, конечно, герои.
Есть люди, которые раздражают тебя самим фактом своего рождения.
Брат Джемт был рожден, чтобы раздражать весь мир.
Марк Лоуренс «Принц Терний»
О протагонисте речь пойдёт чуть позже, а вот об окружении его необходимо сказать отдельно. Братство – так они себя называют. Убийцы и воры, негодяи и психопаты, эти люди составляют отряд наёмников, во главе которого и встаёт Принц Терний. В них есть что-то общее с Чёрным Отрядом, но они брутальнее и злее. А Марк Лоуренс по полной программе едко прошёлся по самым примечательным «братьям». Читатель не узнает, что у них внутри, не поймёт характеры, но увидит и познает их по деяниям. Лоуренс наотрез отказывается раскрывать подноготную каждого, не интересуется скелетами в шкафах, как принято в добропорядочной фэнтези, где у каждого персонажа есть своя тайна. Нет, Братсво – это полные отморозки, которыми управляет такой же отморозок, как они. Только умнее, беспощаднее, хитроумнее и моложе. Йорг, принц Терний.
– Гордость? – вопрошал я, и на губах вновь играла улыбка. – Я и есть гордость! Пусть покорные получат свое наследство, а я лучше проведу вечность в темноте, нежели испытаю божественное блаженство такой ценой.
Марк Лоуренс «Принц Терний»
Протагонист – это самый спорный персонаж романа. Принцу Йоргу исполняется четырнадцать в середине книги, на первых страницах ему тринадцать, флэшбеки начинаются с его десяти лет. И вроде бы невозможно поверить, в то, что его поступки – поступки подростка. Но с другой строны.. С другой детская травма и сопутствующие ей обстоятельства, а также очень немаловажный факт, что в средние века взросление шло гораздо быстрее. Не настолько, как описывает Лоуренс, но и совсем не так медленно, как в наши дни, когда взрослым ребёнком можно быть и в тридцать.
Назвать Йорга МТАшным Марти Сью язык не поворачивается, хотя вроде все косвенные факты свидетельствуют об авторских подспудных желаниях. Тут и неимоверная крутизна, как в бою, так и в планировании, тут и магические способности… Да и то, что рассказ идёт от лица принца тоже привычный приём МТА (забавно, что временами герой выражается очень похоже на инквизитора Мордимера Моддердина из романов Яцека Пекары, даже местоимения также «проглатывает»). Вот только не сходятся концы с концами.
Во-первых, язык Лоуренса. То, как он пишет – это совсем не уровень простенького фэнтези. Образы, подобранные сравнения, выверенные эпитеты – всё это говорит о том, что в жанр пришёл автор, который явно не останется в задних рядах. Во-вторых, мироустройство, столь важное любителям фэнтези, не просто на высоте, а великолепно обыграно. Когда насмотревшись на незнакомую карту и погрузившись в мир незнакомых имён и названий вдруг натыкаешься на мимоходом сказанное «…под настроение захотелось обратиться к Плутарху» идёт полный разрыв шаблона. И Лоуренс этот разрыв тщательно увеличивает, поддерживая интригу чуть не до финала. Не МТАшная работа.
В остальном же «Принц Терний» – это качественная героика в духе Аберкромби и Моргана (но не Говарда или Гэммела). Невозможно предсказать финал, потому что, как и у Аберкромби, в романе идёт игра с классическими типажами и схемами. Не такая прямолинейная, как у Джо, но не менее увлекательная. А с учётом того, что Йоргу лет пока мало – сюжет разворачаивается на фоне его взросления. А потому будут обыграны и первые встречи с женщинами, и желание доказать свою значимость отцу и многие другие чисто «юношеские» мотивы.
Если подвести итог, то, по гамбургском счёту, конечно, «Принц» не новое слово в жанре. Не то, что затмит собой творения Бэккера или Аберкромби. Но книга и не пустышка, есть в ней что-то настоящее, что-то вызывающее желание, и перечитать более внимательно, и прочитать продолжение. А из тёмного фэнтези на русском – так и вовсе лучшее, что вышло в этом году.
облако тэгов
